Есть люди, над которыми время не властно. Известный казахстанский художник и перформансист Андрей Оразбаев - из их числа. Загадочный и непредсказуемый, к своему 50-летию, нагрянувшему для всех так внезапно, он всерьез не относится. И три часа чаепития с юбиляром в его мастерской прошли в серьезных размышлениях о жизни и искусстве вприкуску со сладостями и смехом.
- Андрей, когда я узнала, что на днях тебе исполнилось 50 лет, не поверила ушам. А придя в мастерскую - еще и глазам. Грешным делом подумав, что тебе помогают излюбленные увлечения восточными учениями, сразу решила расставить точки над i. Тебя все еще нужно называть Аншумали? (несколько лет назад Андрей получил такое духовное имя, пройдя семинары по раджа-йоге на Алтае - авт.)
- Да это был просто такой эксперимент. Я обучался на семинаре по раджа-йоге на реке Катунь году в 2004-м. И мне предложили пройти инициацию, то есть посвящение в члены организации «Ананда Марга». Духовное имя выбрали в справочнике по первым буквам моего мирского имени. Дали также технику медитации и индивидуальную мантру.
- Вместе с этим ты принял какую-то аскезу?
- Я получил наставления для прохождения первого урока. Утром и вечером медитировать, не приносить вреда ничему живому, то есть принять вегетарианство, изучать основы учения и следовать определенным правилам поведения. Вообще нужно пройти семь уроков. Я вот уже несколько лет пытаюсь освоить первый (смеется): постепенно двигаюсь в сторону вегетарианства, а инициация, наверное, подтолкнула к этому решению. Новое имя я использовал в качестве творческого псевдонима, захотелось пооригинальничать. Адептом этой организации я не стал. Но йога меня по-прежнему интересует, и я время от времени хожу на занятия.
- Ведическая культура что-то привнесла в творчество?
- Чтобы произошло изменение взглядов на мир, нужно либо серьезно заниматься духовными практиками, либо пережить некий катарсис. Я знакомился не только с ведическим знанием, большое влияние оказали и современные Учителя. Все это неизбежно сказалось на выборе тем для моих творческих работ. Получая новую информацию, сознание или подсознание выдают новые версии этой реальности, отражаемые в искусстве.
- И как бы ты определил свои сегодняшние жизненные приоритеты?
- Я пришел к выводу: какие бы ценности ни называл в разное время, семью или творчество, работу или друзей, главным приоритетом для меня являюсь я сам, самосохранение индивидуальности, своих интересов, отношения к миру. Как бы это ни было завуалировано. И главное, насколько осознанно человек относится к себе, к своему месту. Нужно выпестовать в себе непредвзятое отношение к миру, принять его и самого себя таким, какой есть. Это в детстве бывает - ощущение единства со всем и беспричинное счастье. В свое время мне удалось сделать правильный выбор, вернее, исправить неправильный. Я начинал прорабом на стройке, но вскоре понял: не мое! Чувство внутреннего дискомфорта нарастало, и через некоторое время я оказался в художественной студии.
- Как автор памятника жертвам Чернобыля и участник ликвидации последствий аварии на АЭС расскажи, повлияло ли на тебя пребывание там?
- Работал я там чуть больше месяца, прорабом армейской части, мы строили саркофаг над четвертым блоком. В некоторых местах радиационный фон был порядка 30 рентген в час, у нас был приказ, чтобы рабочие получали не больше 1 рентгена в сутки. То есть находиться за переделами обшитого свинцом помещения в таком месте можно было не больше двух минут. И я говорил рабочим: выбегаешь, берешь кирпич, кладешь и бежишь обратно. Так и строили: двадцать человек отрабатывали смену за сорок минут. Поскольку нормой было 25 рентген, все работали около месяца, а потом отправлялись в отпуск и служить в другие места. Было не просто, особенно первое время, но мой организм адаптировался. И теперь эта планета мне даже нравится! (смеется)
Именно на станции я понял, что такое экстремальные условия. Я понял, что быть в них мне комфортно. И может, это поспособствовало уходу в свободное творчество из строительной профессии. Иногда в проектном институте, я там тоже поработал, начальник отдела заставал меня спящим возле чертежной доски. Если засыпаешь на службе, это точно не твое. За исключением пожарных и влюбленных, конечно. (смеется)
- Читала, что ты учился перформансам по выступлениям чимкентской арт-группы «Кызыл трактор». Не от них ли пошло у тебя увлечение шаманизмом в своих перформансах?
- Это еще с детства пошло. Мне родители рассказывали, что я, найдя где-нибудь в зарослях какую-нибудь животинку, кузнечика, например, мог часами разговаривать с ним. У меня там целый мир был. Я думаю, маленькие дети все шаманы. Весь вопрос в том, насколько это состояние сохраняется с возрастом. Что-то поспособствовало тому, что мне удалось оказать сопротивление. Попытка стать менее зависимым от социума и привела меня к творчеству.
А первые перформансы я увидел еще в Москве, и мне стало интересно это слияние - изобразительного искусства и театра. В ограниченное время можно произвести некое действо, которое, в том числе и за счет эпатажа, должно выстрелить, выразить мысль. Главное - иметь что сказать.
- Твоя выставка «Погружение» прошла в 2010 году. О чем скажешь на следующей?
- Новая персональная выставка пройдет скоро, 10 мая. Какой-то общей концепции не выстраивал, это будет такое собрание разных мыслей. Основная концепция - это я сам, мои взгляды на мир, на людей, на противостояние индустриального общества и природы. В большинстве своем это символизм, иногда абстрактный, иногда экспрессивный. Ну и перформанс тоже будет, я пообещал. Не могу сказать, о чем. У меня несколько идей.
- Расшифровки твоих живописных работ, как и перформансов, всегда подводят к какому-то глобальному философскому выводу. Не боишься, что из любви к таким сконцентрированным мыслям, масштабным темам однажды тебе просто нечего будет больше сказать?
- Ну нет. Если говорить о глобальном, то мы плавно подходим к вопросу о мироздании. Но на этот же вопрос нет ответа! То есть ни ученые, ни духовные учителя не могут однозначно сказать, как все устроено, как все возникло. Эти темы абсолютно неисчерпаемы. Можно всячески интерпретировать те версии, которые есть, и духовные, и научные, и выдвигать свои. Это благодатная почва для творчества, и людей всегда будут волновать вечные вопросы. Другое дело, стоит ли об этом вообще думать?
- Ну а если оно само приходит! У тебя были такие инсайты?
- Конечно! Раньше мне даже снились сюжеты картин. А теперь замечаю: инсайты всегда случаются в периоды новолуния. Сидишь, а из тебя просто прет! Только успеваешь карандашом темы набрасывать. Это мой банк идей. Но иногда, процесс создания картины напоминает идентификацию абстрактного пятна, как в тесте Роршаха. Некоторые работы я бы и оставлял абстрактными. Но так получается, что необходимо внести какую-то конкретику и дать зрителю, от чего оттолкнуться. Иногда этим процессом увлекаешься, и получается какая-то весьма однозначная работа, без вариантов. А иногда остается пространство для размышления.
Моя творческая биография началась с работы оформителем на мебельной фабрике. Это было перестроечное время, и нагрузки было не очень много. Зато по ежемесячному плану выделялось довольно большое количество краски, материалов, и их надо было «освоить». И я на листах ДВП экспериментировал с красками, занимаясь абстракцией «для себя». Однажды в мастерскую пришел дизайнер интерьеров, который увидел мои «полотна» и попросил их ему продать. Как я удивился! Я тут развлекаюсь, а их, оказывается, можно продать! (смеется) Но, конечно, в это время людям было особо не до художеств, поэтому пришлось немного поупираться, чтобы не бросить это дело, найти дополнительные пути заработка. И оформление мероприятий, сцены, и дизайн помещений. Конечно, в жизни любого художника есть соблазн уйти от творчества, выполняя заказы, но я рад, что смог уравновесить эти сферы.
- От картин прочих живописцев твои во многом отличаются техникой. Взять хотя бы выпуклые детали…
- Это акрил. Есть такое направление, как рельефная живопись. Но основная часть зрителей принимает только гладкую. Меня это занимает, а человек, который покупает картину, интересуется: а как она себя будет вести в процессе эксплуатации, не отвалятся ли эти элементы? Я постоянно веду борьбу с выпуклостями (смеется), но любовь к предметности, некой объемности побеждает во мне желание придерживаться традиционной, гладкой живописи. И еще я уверен, что у картин есть своя жизнь, они рождаются, они сами диктуют художнику, какими им быть. Так что ты не знаешь: то ли ты эту работу делаешь, то ли она сама себя делает.
- Чувствую, если предыдущую выставку ты подписывал «Аншумали», то следующую будешь запускать без подписи. Или просто «Само!»
- Да (смеется). Кстати, поэтому я расстаюсь со своими работами без жалости. Если картина уже родилась, ушла куда-то и живет там своей активной жизнью - кого-то радует, кого-то заставляет задуматься, - то я только рад. Нет и такого, чтобы картину, над которой долго трудился, я считал более дорогой мне или удачной. Сколько бы времени ни ушло на работу, люди увидят только те, которые прошли мою цензуру.
- А цензура зрителя нужна? Она на что-то влияет?
- Конечно. Как всем художникам, мне интересно, что пишут посетители выставки в книге отзывов. Важно и то, что без энергии зрителя картина не будет жить дальше, так что ее должны увидеть, оценить, обсудить.
- Наверняка на новой выставке и журналисты, и искусствоведы от тебя будут требовать какие-то итоги, все-таки она выходит в юбилейный год…
- Как говорит один мой друг: «Отвечать всегда придется!» (смеется) Вообще-то я выставку не планирую как юбилейную, хотя она и получается приуроченной к дате. В творческом плане итогов не подвожу, рано еще. Я скорей человек не цели, а пути, который просто идет своей дорогой, попутно что-то познавая и созидая… Иногда я думаю: зачем мне это нужно, мое ли это? Но такие мысли приходят, как правило, в периоды отдохновений. Как только принимаешься за дело, все встает на свои места. Это лучшее средство для обретения душевного комфорта!