Отвечая как-то на вопрос о своем знаменитом отце, Татьяна Тарасова, ставшая ничуть не менее знаменитой в фигурном катании, сказала: «В его жилах не было ничего, кроме хоккея».
Так говорят о людях, чья жизнь без остатка посвящена какому-то единственному делу. Таким всегда был и остается в биатлоне семикратный олимпийский чемпион Оле Эйнар Бьорндален, таков, похоже, в фигурном катании Евгений Плющенко.
Все дни, что предшествовали началу личного мужского турнира, мне добрую сотню раз и на самых разных языках довелось услышать вопрос: «Зачем?» Люди искренне пытались понять: зачем двукратному олимпийскому чемпиону и уже безусловному герою Сочи вообще нужно идти на этот риск и ставить под удар репутацию? Неужели он не способен понять, что на этой олимпийской арене все уже изменилось слишком сильно, чтобы рассчитывать на индивидуальный успех? А если успеха не случится, не оставит ли удар по самолюбию отметину куда более болезненную, чем шрамы от пережитых операций?
Или Плющенко просто не может иначе и притяжение льда для него куда сильнее, чем боль и страх?
Как бы то ни было, за Евгения в четверг болели отчаянно. С нетерпением предвкушали его выход. И чем больше понимали, что шансов на успех в этой авантюре у заслуженного ветерана практически нет, тем сильнее жаждали чуда.
Чуда не случилось. На разминке Евгений мощно и уверенно раскатался, выполнил два не очень сложных прыжка и, уже как следует разогревшись, начал заходить на тройной аксель. Приземление получилось жестким. Спортсмена «дернуло» в пояснице — и он сразу начал приволакивать ногу. Попробовал зайти на аксель снова — сделал «бабочку» и покатил в сторону тренерской «биржи» с таким лицом, что можно было уже не гадать, что случится дальше: все было понятно без слов.
Все предшествующие этому старту дни журналисты безостановочно заключали пари: снимется Плющенко до начала личных соревнований или это будет сделано после короткой программы. Вариант, что спортсмен «доедет» до конца турнира, не рассматривался в принципе. Поэтому и реакция на случившееся была единой: зачем нужно было все это устраивать, лишив не только Максима Ковтуна возможности выступить на Играх, но и страну — представительства в личном финале?
Ведь сам Евгений наверняка был способен лучше остальных оценить как возможности собственного организма, так и свои шансы. Неужели он и в самом деле был до такой степени уязвлен тем, что его — великого — сначала унизили на чемпионате России в Сочи, поставив на второе место, а затем заставили доказывать свою состоятельность еще раз — на закрытом прокате?
И все-таки я встану на его сторону. Это действительно ужас для спортсмена — когда ты еще не приземлился, но уже знаешь, как сейчас дико прострелит ногу, а мозг вспыхнет болью, которую невозможно терпеть. Самое парадоксальное при этом, что все твое существо отказывается воспринимать и боль, и страх, и мысль, что все кончено. Думаю, именно это заставляло Евгения из последних сил цепляться за любую возможность выйти на лед. Иначе он отказался бы от выступления сразу после командного турнира. И ушел бы — героем.
Великие спортсмены — особенная порода людей. Не важно, что там в жилах и сердце — лед, хлорированная вода или моторное масло. Не важно, ненавидим мы их или восхищаемся. Не важно, понимаем или нет. Но именно они двигают вперед свою профессию и заставляют нас задумываться о том, что в жизни, даже когда она ограничена бортами катка или канатами ринга, не бывает ничего однозначного.
А верит им мир или нет, их, думаю, совершенно не волнует.
