Его никто не приглашал в школу на уроки мужества, ему никогда не дарили цветов 9 Мая. Тимуровцы не убирали снег у его дома, не кололи дрова и не приносили воду. На его доме никогда не было красной пятиконечной звезды в белом кружочке, и ему ни разу не вручали наград в честь очередного победного юбилея.
Много ли вы знаете ветеранов Великой Отечественной, у которых никто никогда не брал интервью? Я расскажу вам об одном из них. Он был мне дедом. Данилов Василий Федорович, уроженец деревни Андреевское Великоустюгского района Вологодской области, участник финской и Великой Отечественной войн.
Если бы дед был жив…
Если бы дед был жив, о чем бы он спросил меня, глядя с черно-белой фотографии из-под козырька буденовки (сколько раз в детстве я держала ее в руках!) с зеленой звездой пограничника? Что бы рассказал? Наверно, о деревне Андреевской, что на Стрельне, где всегда жили Даниловы, и он был одним из них.
Простая жизнь простого человека
Родился в 1906 году, в 1922-м остался единственным мужчиной в семье. Надо было поднимать маленьких сестер, поддерживать овдовевшую мать. Все крестьянские заботы были на нем. Потом – призыв на «действительную», как раньше называли, срочную службу в армии. Потом работа в колхозе летом, на лесозаготовках – зимой. Работал и на рубке леса, когда пила-лучковка и топор были основными инструментами, и на вывозке, по зимней дороге-ледянке к реке из делянок за 8-10 километров на лошадях. Рубка леса и погрузка – все вручную. Как наиболее грамотного его назначили десятником. Появилась собственная семья, пошли дети, жили на лесоучастках в крошечных комнатушках, отгороженных в бараках досками. Был дед страстным охотником. То, что добывал в лесной глухомани по дороге на работу и с работы: рябчики, тетерева, глухари, - было неплохим подспорьем в семье. Всю жизнь мечтал об охотничьей собаке, но даже в этом приходилось себе отказывать, собаку тоже нужно было кормить. Какое уж тут, если детям хлеба не хватает… Простая жизнь простого человека в очень суровое время, а что впереди – еще и не догадывался…
Суровая зима финской войны
Пришел 1939-й. Суровая зима финской войны. Фронт. Серые шинели, буденовки и ботинки с обмотками от холода не спасали. Хлеб рубили топором, раненые умирали не от ран, а больше от мороза. Спали в шалашах из хвойных веток. На сопках – голый камень, в низинах – болота, окопа не выроешь. В центре шалаша поддерживали по очереди костер. К нему ногами, и спали. Дежурный следил, если что, постучит палкой по ботинкам: «Отодвинь, сгоришь!» А днем наступали с боями или лежали в снегу в обороне. После финской дед не сразу вернулся домой. Их часть была переброшена в Азербайджан, на границу с Турцией.
А до новой войны – меньше года
В августе 1940-го Василий Федорович вернулся в родной дом. Какой был праздник для семьи, для детей, сохранивших в памяти аромат привезенных отцом южных яблок и белых булок – деликатесов, в деревне невиданных! И опять работа в лесу. А до новой войны уже оставалось меньше года.
Время пролетело незаметно, да и много ли его было – не успел солдатские ботинки износить. Уже на третий день войны покинул Василий Федорович родной дом… Младшему сыну, третьему ребенку в семье, было всего 20 дней от роду. Трудные были проводы: старенькая мама, Мария Павловна, упала без сознания, предчувствуя страшное…
Бои длиною в три года жизни
Под первую бомбежку попали уже на станции Волга около Рыбинска. А потом были тяжелые бои под Старой Руссой на Новгородской земле, бои длиною в три года жизни. Так и стояли там с 41-го года насмерть роты и полки из северных городков и деревень. Немецкие самолеты летали, на ученья, как на работу, не встречая никакого сопротивления. Бомбежки без конца. Если не хватало бомб, то сверху на наши позиции летели с воем обломки рельсов и железные бочки с пробитыми отверстиями.
А война ведь еще – и тяжелый труд: тысячи кубометров перекопанной земли, траншеи и окопы, окопы и траншеи без конца. Зимой заметает снегом, осенью и весной заливает водой. Короткое наступление, и опять все сначала. Но и немцев, шедших в первые атаки опьяненными то ли шнапсом, то ли легкими европейскими победами, в полный рост, без касок, в рубашках с закатанными до локтей рукавами, увешанными шмайссерами и парабеллумами, они - опытные бойцы финской и бывалые охотники - быстро научили ползать и бегать, и зарываться в землю.
Редкий ветеран вспомнит и скажет сейчас о них, о тех немолодых солдатах, которые оставили дома семьи, детей, почти таких же своих мальчишек, и опекали на фронте их, юнцов, оберегали с отцовской заботой от пуль, шли сами туда, где опаснее, с простыми словами: «Успеете еще навоеваться-то…». Как коротка наша память, какой бы долгой ни была жизнь…
А о наградах тогда и речи не было. За что в конце войны давали ордена целым подразделениям, а то и Героя присваивали, в начале войны медаль «За отвагу» полагалась, да и то не всегда. Награды, ведь они только по виду одинаковые, а цена у них разная…
За бои под Старой Руссой
В феврале 1944-го был Василий Федорович в засаде на нейтральной полосе, попал под обстрел, от пулемета – груда металла, у самого – тяжелое ранение в бедро, перебитые ноги. Трое суток лежал, истекая кровью, по ночам приползали наши разведчики (у них было свое задание, и они под угрозой трибунала не имели права вытаскивать раненых, жестокое время – жестокие правила), иногда подбирались немцы. Товарищ, оттащивший его в окоп и сделавший перевязку, попал в плен. А дед все лежал и с надеждой прислушивался к урчанию танковых моторов - не начнется ли наступление? Но танкисты только разогревали двигатели.
На четвертую ночь приползли санитары, спасли…
Он умер от военных ран
Год госпиталей, бесконечных мучений. Домой привезли Василия Федоровича на санях в морозном феврале 1945-го с прибинтованной к металлической шине ногой. За бои под Старой Руссой получил дед солдатский орден Красной Звезды, а второй, к которому был представлен, так где-то и затерялся…
Мой дед, Данилов Василий Федорович, не погиб на войне, но я так никогда его и не видела, он мне ничего не смог рассказать, я ни о чем не успела его спросить. Он умер от военных ран и послевоенного голода в 1947 году. Я родилась в 1967-м.
А ильм до сих пор растет
А дед, наверное, спросил бы меня, как давно я была на Стрельне и как сейчас выглядит наш дом. И услышав мой ответ, что нет ни дома, ни даже деревни, о чем бы он, расстроенный и озадаченный, мог подумать, какой вопрос еще задать? Наверное, так: «Что случилось? Что, снова была война?!»
И как бы я ему могла все объяснить? Может быть, спохватившись, добавила бы радостно:
– А ильм на берегу до сих пор растет!
– Тот самый ильм? – посмотрел бы он на меня недоверчиво, вдруг не тот.
– Да, да, тот самый! – уж тут уверенно заговорила бы я. – Он, правда, стал совсем старым, крона засохла и обуглилась от зимних морозов, летних гроз, от ветров и дождей. Но от корней, рядом с когда-то могучим стволом, пошли молодые побеги, набирая силу и распуская весной свои широкие, бархатные с изнанки листья…